Долгое прощание/The Long Farewell: Сергей Урсуляк, 2004 г.

Каждый раз, когда природа делает рождественский круг, я возвращаюсь к своему любимому фильму. Это фильм искренний, теплый, пронзительно красивый в своем органичном переплетении поэзии и музыки, живописи и театра, любви и зрелости, зимы и молодости.

Это фильм, который дышит любовью. Для меня этот фильм и есть любовь. Трагичная, мучительная, горькая, когда она далеко. Такая уютная, когда с тобой, а ты - с Ним или с Ней. И молодость - которая к чему-то бежит, вьется вихрем, бьется жилкой. Ты только чувствуешь, что живешь, а как живешь, зачем - не знаешь. И никакие зимы не позволят замерзнуть любви - она горит огнем, как красное платье Ляли на снегу.

Фильм я смотрела раз десять. Его волшебство и задумчивость увлекают меня в какой-то мой особый мир. Каждый раз я пытаюсь уловить его тайну. Но когда снег начинает падать, когда смычки Моцарта начинают пульсированно отсчитывать паузы, когда Полина Агуреева начинает смеяться, а Андрей Щенников рисовать лошадей, я не могу думать о том, как это создается. Я просто погружаюсь в этот мир меховых шапок, пара изо рта, рассеянного облачного света, не показанных в фильме георгинов, в блеск советского хрусталя, который мне знаком из детства. Ощущения когда на улице холодно - а тебе тепло, потому что на тебе теплые башмаки и шуба. В мир любви. Любви. 

Но чем тебе теплее в этом мирке, тем страшнее окружающая реальность, которая черным контрастом вырастает в виде не найденной вовремя справки, некрасивой женщины на заднем сиденье автомобиля, потеющего, жалкого и потом уже и отвратительно жалкого так называемого драматурга Смолянова с его россказнями и "почве" и "человечке". В виде разлада с родителями, в виде измены, в виде отчаяния, в виде внезапно прорвавшегося и накрывшего всех одиночества. И потом? Потом "все быстро".